Как будто догоняя друг друга, по поверхности океана с быстротой не менее шестидесяти миль в час мчались какие-то светящиеся валы. Соблюдая расстояние футов в восемьдесят, они бороздили море длинными полосами света. Спустилась ночь, и их яркий отблеск достиг «Альбатроса». На этот раз его действительно можно было принять за светящийся болид. Робуру впервые пришлось парить над морем огня, но огня холодного, от которого не было нужды убегать, поднимаясь в верхние слои атмосферы.
Причину этого явления следовало, по-видимому, искать в электричестве, ибо его нельзя было объяснить ни присутствием огромного косяка рыбы, мечущей икру, ни гигантским скоплением микроскопических животных, которые вызывают свечение поверхности моря.
Это позволяло предполагать, что электрическое напряжение в атмосфере было весьма значительно.
На следующий день, 19 июля, море так разбушевалось, что грозило гибелью всякому кораблю. Однако «Альбатрос», подобно могучей птице, чье имя он носил, как будто смеялся над ветрами и волнами. Когда ему надоедало носиться над поверхностью моря, подобно буревестнику, он мог, словно орел, взмыть в поднебесье в поисках солнца и тишины.
К этому времени воздушный корабль пересек сорок седьмой градус южной широты. Теперь продолжительность дня не превышала семи-восьми часов. По мере приближения к антарктическим областям дни должны были стать еще короче.
В час пополудни «Альбатрос», в поисках более благоприятных воздушных течений, заметно снизился. Теперь он летел всего в какой-нибудь сотне футов над поверхностью океана.
Стояла безветренная погода. Все небо обложили грозные темные тучи, сверху бугристые, а снизу заканчивавшиеся четкой горизонтальной линией. Из этих туч спускались длинные языки, почти касавшиеся воды, которая бурлила под ними, образуя водовороты и причудливые фонтаны.
Внезапно вода под «Альбатросом» взметнулась вверх, приняв форму гигантской бутыли.
В то же мгновение воздушный корабль был втянут в орбиту исполинского смерча, за которым следовало еще десятка два смерчей чернильного цвета. По счастью, подъемные винты «Альбатроса» вращались в противоположном со смерчем направлении, – иначе работа винтов прекратилась бы, и воздушный корабль рухнул бы в море; но все же он начал с головокружительной быстротой вертеться вокруг своей оси.
Опасность была чрезвычайно велика, и ее, по-видимому, нельзя было отвратить, ибо «Альбатрос» не мог вырваться из смерча, всасывающая сила которого затягивала его, несмотря на бешеное вращение гребных винтов. Людям, отброшенным под действием центробежной силы на нос и на корму воздушного корабля, пришлось уцепиться за перила, чтобы их не снесло с палубы.
– Спокойствие! – скомандовал Робур.
Спокойствие было действительно необходимо, так же как и присутствие духа.
Дядюшка Прудент и Фил Эванс, незадолго перед тем вышедшие на палубу, отлетели на корму и едва не свалились за борт.
Не переставая вращаться вокруг собственной оси, «Альбатрос» в то же время перемещался вместе со смерчами, крутившимися в воздухе с быстротой, которой могли позавидовать винты воздушного корабля. Едва он вырывался из одного смерча, как тут же попадал в орбиту другого; каждую минуту ему грозила опасность расколоться или даже разлететься на куски.
– К орудию!.. – крикнул инженер.
Этот приказ был отдан Тому Тэрнеру. Боцман припал к небольшой пушке, установленной посреди палубы, где меньше всего ощущалось действие центробежной силы. Он понял план Робура, в мгновение ока открыл казенную часть орудия и вложил в нее снаряд, который вынул из зарядного ящика, прикрепленного к лафету. Послышался выстрел, и смерчи внезапно обрушились вместе с облачным потолком, который они, казалось, поддерживали.
Сотрясения воздуха было достаточно, чтобы покончить с грозным явлением природы; громадная туча разрешилась ливнем и избороздила горизонт вертикальными струями, как будто между небом и поверхностью океана натянули огромную сеть дождя.
Освобожденный «Альбатрос» поспешил подняться на несколько сот метров.
– Нет ли повреждений? – осведомился инженер.
– Нет, – ответил Том Тэрнер, – но, право, эту опасную игру в волчок не стоит повторять!
В самом деле, несколько минут «Альбатрос» находился на краю гибели. Если бы не его необычайная прочность, он был бы уничтожен в вихре смерчей.
В продолжение этого полета над Атлантическим океаном время тянулось очень медленно, особенно когда никакие приключения не нарушали однообразия. Дни все уменьшались, а холод делался все чувствительнее. Дядюшка Прудент и Фил Эванс почти не видели Робура. Инженер большую часть времени проводил у себя в каюте, намечая путь «Альбатроса», нанося на карту его маршрут, определяя при каждой возможности местоположение воздушного корабля, записывая показания барометров, термометров и хронометров и, наконец, внося в бортовой журнал все, что происходило в пути.
Что касается обоих коллег, то, хорошенько закутавшись, они стояли на носу «Альбатроса», упрямо стараясь обнаружить какую-нибудь землю на юге.
Со своей стороны, Фриколлин, по особому поручению дядюшки Прудента, пытался выведать у повара хоть что-нибудь об инженере. Но можно ли было верить тому, что болтал этот гасконец Франсуа Тапаж? Послушать его, так Робур некогда был и министром Аргентинской Республики, и главой адмиралтейства, и президентом Соединенных Штатов, ушедшим в отставку, и испанским генералом, уволенным в запас, и, наконец, вице-королем Индии, но пожелал подняться в еще более высокие сферы. То выходило, что Робур обладает миллионным состоянием, награбленным при помощи летательной машины, и привлечен к суду за свои преступления; то оказывалось, что он разорился, сооружая свой летательный аппарат, и ему скоро придется совершать публичные полеты, чтобы вернуть свои денежки. Что же касается того, намерен ли инженер когда-либо остановиться, – то, разумеется, нет! Впрочем, он думает отправиться на Луну, и если тамошние места придутся ему по вкусу, тогда уж он обоснуется на этой планете.